Что увидел пророк Илия на Хориве

Кашкин Алексей Сергеевич

Настоящий очерк посвящён анализу очень важного с догматической точки зрения фрагмента – стиха 3 Цар. 19:12, в котором описывается Богоявление пророку Илии на Хориве. Цель статьи – представить объяснение фразы Священного Писания קוֹל דְּמָמָה דַקָּה (в Синодальном переводе – «веяние тихого ветра»). В статье будут использованы данные филологического анализа, проведённого современными библеистами, а также основные существующие толкования данной фразы, находящиеся в современных комментариях. Кроме этого, будут использованы труды святых отцов и богослужебные тексты.

Прежде чем приступить к разбору указанной фразы, вспомним её контекст. После впечатляющей и, казалось бы, полной победы пророка Илии в борьбе с культом Ваала на горе Кармил, после того как были убиты многочисленные жрецы Ваала и Ашеры, царица Иезавель, главная покровительница ваализма, произносит клятву: пусть то и то сделают мне боги, и еще больше сделают, если я завтра к этому времени не сделаю с твоею душею того, что сделано с душею каждого из них (3 Цар. 19:2). И пророк Илия, движимый страхом смерти, бежит как можно дальше от мстительной царицы — сначала на самый юг Иудеи в Вирсавию, затем ещё дальше – на гору Хорив (её другое и даже более известное название – Синай). Об этом его страхе красноречиво говорится (...) святителем Иоанном Златоустом (однако принадлежность Златоусту является спорной): «Увы! Пророк Илия убоялся женщины? Он, словом своим заключивший дождь для вселенной, низведший огонь с неба, молитвою воскресивший мёртвых, убоялся женщины? Да, убоялся. Ничья ведь злоба не сравнится со злобою злой женщины»[1]. Итак, после того как храбрость пророка была подорвана и он оказался на грани отчаяния, Господь является ему на Хориве, и это Богоявление описано в 3 Цар. 19:11–12: «И сказал: выйди и стань на горе пред лицем Господним, и вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, [и там Господь]»[2].

Все экзегеты отмечают очевидные параллели между этим Богоявлением и тем другим, которое описано в Исх. 33–34, когда Моисей сподобился увидеть Бога «сзади»[3]. Этот факт засвидетельствован и церковной богослужебной традицией, (...). Обе теофании [оба явления] имели место на одной и той же горе, в обоих случаях пророк прячется (Моисей — в расселине скалы, Илия — в пещере), в обоих фрагментах говорится, что Господь проходит (глагол עָבַר) в Славе Своей (Исх. 33:22 и 3 Цар. 19:11). Есть ещё в обоих отрывках и такая параллель: как явление Моисею предшествовало возобновлению Завета с народом и дарованию вторых скрижалей (первые были разбиты Моисеем из-за инцидента с золотым тельцом), так и явление пророку Илии имело целью повторное его призвание на служение. Последний тезис подкрепляется ссылкой на употребление в 3 Цар. 19:11 фразы «стань на горе пред лицем Господним», которая ранее уже употребляется в отношении Илии в 3 Цар. 17:1; при этом существенная разница обнаруживается в контекстуальном значении этой фразы в двух отрывках. Если в 17:1 сам Илия уверенно говорит, что он «стоит пред Господом», то теперь Господь призывает испуганного пророка вновь обрести прежнюю уверенность и вернуться к своей миссии[4]. Эти рассуждения помогают выявить значение теофании [явления] на Хориве: Господь хочет, чтобы Илия вернулся к пророческому служению, и потому или Он намеревается Своим явлением дать пророку ещё один опыт Богообщения (чтобы вдохнуть в душу пророка новые силы), или же хочет открыть Себя с новой, доселе неведомой пророку стороны.

Сначала мимо пророка (прятавшегося в пещере) проходят ураган, землетрясение и огонь. Все эти три явления — стихийные бедствия, которые Господь посылает для наказания людей; в Библии ясно говорится, что каждое из бедствий происходит по воле Божией. Есть мысль, что последовательность этих явлений связана с их степенью разрушительности: сначала ураган, затем более разрушительное по масштабам землетрясение, наконец огонь[5]. Более интересна другая идея: эти три явления символизируют наказания, посылаемые людям от Бога. Но повторяемое каждый раз замечание, что в каждом из этих явлений нет Господа (но не в ветре Господь и т. д.), позволяет прийти к выводу: страшные кары действительно приходят от Господа, Господь может через них являть Свою волю, однако Сам Он совершенно иной природы[6]. Его сущность не может быть идентифицирована с разрушением и наказанием, но наиболее подходящим образом её выражения является веяние тихого ветра. Интересно эта мысль о присутствии Бога в последнем образе и Его отсутствии в урагане, землетрясении и огне выражена в иудейской экзегезе, где сказано, что в виде урагана, землетрясения и огня проходили Ангелы, тогда как в последнем образе — Сам Яхве[7]. Особенно замечателен тот факт, что Господь на сей раз не присутствует в образе огня; в предшествующей истории (жертвоприношение на Кармиле) именно чудесное снисхождение огня на жертву стало признаком Богоявления и символом победы Яхве над Ваалом[8], здесь же неожиданно говорится: не в огне Господь.

Что означает еврейское выражение קוֹל דְּמָמָה דַקָּה? Начальное слово קוֹל — самое простое: оно означает «голос», «звук» или «шум», в зависимости от контекста. Два других слова как раз и определяют трудность всей фразы для переводчика и толкователя. Существительное דְּמָמָה встречается всего три раза в Библии, то есть дважды помимо нашего отрывка: Пс. 106:29 и Иов 4:16. Понятно, что уже само редкое употребление этого слова не позволяет уверенно говорить о его значении. Однако существенную помощь оказывает тот факт, что глагол, от которого данное существительное происходит, — דָּמַם — употребляется 30 раз в Библии, то есть достаточно часто. Его значение — «быть безмолвным, застывать, замирать»[9]. Следовательно, оптимальный перевод существительного דְּמָמָה — «тишина, безмолвие» (англ. silence). Однако нужно учесть, что в Септуагинте это слово переведено существительным αὔρα — «ветерок, дуновение»; именно поэтому в нашем Синодальном переводе и в ряде современных английских переводов слово переводится как «ветер» или «дуновение».

Наконец, заключительное слово исследуемой фразы — прилагательное דַקָּה. Это прилагательное встречается 14 раз и означает «тонкий, тощий, мелкий», при этом чаще используется в негативном смысле (например, «тощие колосья»)[10]. Однако ни в одном из этих случаев данное прилагательное не употребляется ни в качестве характеристики существительного דְּמָמָה (только в нашем стихе), ни даже просто в одном контексте с глаголом דָּמַם; в связи с этим, учитывая, что его смысл в 3 Цар. 19:12 не вписывается в обозначенную область значений, составители словарей рассматривают его употребление в этом стихе как исключение. Этот факт усложняет перевод и интерпретацию всей фразы.

Наконец, отметим ещё один нюанс. Исследуемая фраза очевидным образом распадается на две части: особняком стоит существительное мужского рода קוֹל («голос, звук»), другую синтаксическую общность составляют существительное и прилагательное женского рода דְּמָמָה דַקָּה. При этом встаёт вопрос: в каком отношении между собой находятся две эти части фразы? Обратим внимание, что у существительного קוֹל абсолютная и сопряжённая формы совпадают, поэтому его связь со словосочетанием דְּמָמָה דַקָּה можно интерпретировать двояко. Если видеть здесь абсолютную форму, то получается, что словосочетание может быть именным сказуемым при слове קוֹל (напрашивается буквальный перевод вроде «звук, (который есть) тонкая тишина»). С другой стороны, можно рассматривать всю фразу קוֹל דְּמָמָה דַקָּה как сопряжённую конструкцию, потому вслед за Септуагинтой многие переводчики переводят דְּמָמָה דַקָּה родительным падежом.

Варианты переводов.

«Веяние тихого ветра». Всем знакомый вариант Синодального перевода, который, однако, создаёт определённые проблемы: во-первых, термин דְּמָמָה нигде более не имеет значение «ветер», во-вторых, слово קוֹל не соответствует значению «веяние». Потому такой перевод следует считать неверным (несмотря на то, что мы к нему «привыкли»).
«Шум слабого ветерка». Это дословный перевод текста Септуагинты (φωνὴ αὔρας λεπτῆς); из современных близок к нему New American Standard Bible: a sound of a gentle blowing («звук лёгкого дуновения»). У этой версии остаётся первая из двух проблем, отмеченных нами для перевода Синодального: термин דְּמָמָה вряд ли может иметь значение «ветер» или «ветерок», скорее он указывает на полное отсутствие движения, остановку. Впрочем, это проблема интерпретации термина, которая не столь существенна (редко употребляемое слово может иметь особое значение в оригинальном контексте).
«Тихий спокойный голос» (still small voice — Revised Standard Version, King James Version). Весьма популярный в англоязычной библеистике вариант, ибо встречается не только в двух указанных переводах, но и у многих комментаторов. Принципиальная особенность этой версии: слово קוֹל переводится как «голос» (тогда как в альтернативных версиях «звук»), что явно указывает на факт обращения Бога к пророку (то есть речь идёт о «голосе» Яхве); такой перевод подразумевает и конкретное толкование текста (другими словами, здесь проявляется тесная связь между переводом и экзегезой). Однако в этом варианте появляется очень серьёзная проблема: словосочетание женского рода דְּמָמָה דַקָּה рассматривается как двойное определение слова мужского рода קוֹל. Очевиден «конфликт» родов: слово женского рода в оригинальном языке не может быть определением существительного мужского рода.
«Лёгкий шелестящий звук» (a light murmuring sound — New Jerusalem Bible, JPS Tanakh). В этом переводе выражена идея: пророк Илия услышал слабый звук, который был подобен шелесту листвы. Существенным недостатком варианта остаётся та же проблема, которая отмечена для предыдущей версии: словосочетание דְּמָמָה דַקָּה рассматривается как два определения слова קוֹל, имеем тот же «конфликт» родов.
«Звук абсолютной тишины» (a sound of sheer silence — New Revised Standard Version), близок к нему перевод Российского Библейского общества: «тонкий звук тишины». Очень интересный и перспективный вариант, он, по замечанию M. Cogan’а, демонстрирует «успешное созвучие» с еврейским текстом[11]. Единственная проблема: слово דַקָּה переводится «абсолютный», что не вполне согласуется с приведённой выше областью его значений (кстати, в переводе РБО эта трудность исчезает). Однако можно сразу заметить, что употребление термина דַקָּה в данном стихе — исключение, что и отмечают составители словарей древнееврейского языка. Преимущества же последней версии несомненны и с догматической точки зрения. Библеист D. Wiseman, осуждая этот перевод, отмечает вроде бы очевидную вещь: слово «тишина» логически несовместимо со словом «голос» или «звук»[12]. Однако как раз именно это кажущееся противоречие и свидетельствует решительным образом в пользу данного перевода, если мы вспомним богословскую идею антиномии, которая непременно присуща догматам и нередко выражается в библейских теофаниях (очевидный пример — неопалимая купина). Действительно, тишина, имеющая звучание, — разве не есть прекрасный образ явления Бога? Такой образ замечателен ещё и тем, что позволяет выразить идею одновременного присутствия и неприступности Бога...

Из приведённых выше вариантов оптимальными кажутся второй («шум слабого ветерка») и последний («звук абсолютной тишины»). При этом перевод «звук абсолютной тишины» почти идеален с лингвистической и богословской точек зрения. Однако также достоин внимания и перевод Септуагинты, ибо он позволяет дать интересную богословскую интерпретацию. Неким «мостиком» к последующим суждениям является замечательный тропарь Триоди: «Виде Илиа Господа в тонце ветре (ἐν λεπτοτάτῃ αὔρᾳ), истончив первее плоть молитвами и постом: ему же поревновавши душе моя, отвержи сладости дебельства, яко да узриши Желаемаго»[13]. А теперь обратим внимание на интересную мысль святителя Иоанна Златоуста: движение ветра есть «нечто среднее между существом телесным и бестелесным», или, другими словами, ветер — «тончайшее из тел»[14]. Обратим внимание на сходство терминологии: и в греческом тексте 3 Цар. 19:12, и у святителя Иоанна Златоуста[15], и в тропаре Триоди используется один и тот же греческий термин λεπτός; принципиально, что у Златоуста и в тропаре Триоди он употребляется в превосходной степени — λεπτότατος (правильнее перевести «в тончайшем ветре»)[16]. Получается, преподобный Иосиф Песнописец в тропаре выражает замечательную идею: чтобы произошла встреча Бога с человеком (теофания), необходимо двустороннее движение: Господь снисходит к пророку, принимая образ, пограничный между миром духовным и миром материальным, в наименьшей степени материальный, — образ «тончайшего ветра». В то же время сам пророк возвышается от грубой плотской чувственности посредством «утончения» плоти постом. В итоге становится возможной встреча Бога с человеком.

Теперь рассмотрим варианты толкования образа, в котором Господь явился пророку Илии на Хориве. Понятно, что все представленные переводы объединены одной идеей: подчёркивается противопоставление тихого ветра / спокойного голоса / звучащей тишины и тех «привычных» образов Богоявления (бури, землетрясения, огня), которые мы встречаем на более ранних страницах Священной истории. В более узком смысле речь идёт о противопоставлении явления Бога на Кармиле в огне и явления на Хориве в гораздо более скромном образе. Примечательно, что буква перевода не влияет существенным образом на толкование образа: при выборе любого из представленных выше вариантов смысл получается тот же. Итак, вот варианты, предложенные экзегетами.

Господь объяснил пророку Своё невмешательство в ответ на те угрозы, которые Илия получил от Иезавели. Идея такая: человек (пророк) не всегда может рассчитывать на драматическое вмешательство Божие, он должен и собственными усилиями преодолевать трудности. Если на Кармиле Господь совершил чудо, то теперь Он как бы устраняется от решительных действий в поддержку пророка, ожидая от самого Илии большей стойкости и бесстрашия[17].

Господь как бы показывает пророку Илии, что Его непрестанный Промысл может проявляться различным образом: в редких случаях Господь являет Себя величественным образом, но чаще Он действует посредством обычного хода вещей, как бы незаметно проявляя Себя (то, что мы иногда называем стечением обстоятельств)[18].

Господь, предвосхищая откровение Нового Завета, показывает пророку Илии, что в Его Промысле милость доминирует над судом. Эту мысль как раз и отмечают христианские толкователи святоотеческого периода. Так, блаженный Феодорит Кирский говорит: Владыка «за лучшее признал управлять родом человеческим кротостью и долготерпением, хотя нетрудно Ему послать на нечестивых и молнии и громы, восколебать землю». Потому и пророку Господь внушает мысль, что тот должен, подражая Богу, также действовать с любовью, а не требовать для своих нечестивых соплеменников исключительно наказаний: «А сим показал, что только долготерпение и человеколюбие Богу любезны, все же иное навлекает на себя человеческая злоба»[19]. Подобную мысль выражает преподобный Ефрем Сирин: Господь хотел направить пророка «к подражанию провидению Всевышнего, Который Свой праведный суд вершит с преизбытком благодатной Его милости»[20]. И здесь возможен переход к мессианской перспективе: так как основная мысль видения — предвосхищение новозаветного тезиса о приоритете милости над судом, то и явление Бога в образе тихого ветра или звучащей тишины есть предуказание на личность Христа. Эту мысль явно формулирует преподобный Иоанн Дамаскин, причём в каноне на праздник пророка Илии она выражается прикровенно: «Хлад кроток показа и тонок Господа тебе, Илие, по Бозе ревнующу Вседержители, не дух бурен, ни трус, ни огнь стращаяй. Темже Иисусу кроткому пел еси: благословен еси, Боже отец наших»[21](отметим очевидную параллель: «хлад кроток» || «Иисус кроткий»). В то же время в Слове на Преображение Господне эта идея звучит более чётко: преподобный Иоанн Дамаскин вкладывает в уста пророка Илии такие слова: «Вот Тот, Которого я узрел некогда бестелесным во гласе хлада тонка»[22]...

<...>И последний вопрос: пророк Илия увидел или услышал Господа? В пользу слышания говорит и сам текст Библии в стихе 13 (евр. כִּשְׁמֹעַ = греч. ὡς ἤκουσεν = «после того как услышал»), и сам характер видения: шум или голос может быть только услышан человеком, зрительное его восприятие невозможно. Однако в уже приведённых цитатах из церковных песнопений и «Слова» преподобного Иоанна Дамаскина мы везде встречаем глагол увидел: «Виде Илиа Господа в тонце ветре…» (полный текст этого тропаря и другие цитаты приведены ранее). Разрешить это формальное противоречие можно следующим образом: конечно, Илия в первую очередь Господа слышал, но, так как встреча с Богом охватывает все чувства и стороны души человека, который оказывается «вне себя» в состоянии пророческого экстаза, то можно говорить и о видении Господа духовными очами.

Итак, в настоящем очерке мы рассмотрели вопросы, связанные с толкованием образа Богоявления пророку Илии на Хориве. В заключение представим основные тезисы. Для выражения קוֹל דְּמָמָה דַקָּה предпочтительным является перевод «звук абсолютной тишины», хотя вариант Септуагинты «шум слабого ветерка» также интересен в силу тех возможностей, которые он представляет. Наиболее вероятное толкование образа — идея превосходства милости Бога над судом, также интересна мессианская интерпретация как образа кроткого Христа. Рассмотрены также частные мнения о переводе указанной фразы как «ревущий громоподобный голос», а также о том, что данная фраза не связана с Богоявлением вообще; оба эти мнения признаны маргинальными и несостоятельными.

                                                                                                             Читать полностью